Последние бои
4 декабря с рассветом крупные силы пехоты и конницы генерала Ситникова перешли в наступление на Елань, намереваясь занять слободу и отбросить красные войска с железной дороги Балашов — Камышин.
Белоказаки стремительно продвигались со стороны хутора Александровского. С большим трудом Тамбовский, Рабоче-крестьянский и Казачий полки остановили врага и сами перешли в контратаку. С фланга их поддерживали заамурцы.
Стояли невиданные в этих местах морозы — даже отказывали пулеметы. Пехота атаковала по пояс в снегу. Кавалерия двигалась гуськом. Всадники то и дело вынуждены были спешиваться и утаптывать дорогу.
Василий Исидорович, как это всегда бывало в особенно тяжелых боях, шел во главе «эскадрона чертей». Он, как южанин, мерз, конечно, больше других, но не подавал виду. По его совету я вынул маузер из деревянной кобуры и сунул его за пазуху, чтобы отогреть, иначе капризный механизм мог отказать в самый неподходящий момент.
Между тем вражеская конница, застрявшая в глубоком снегу, беспомощно топталась на месте. Белоказаки оказались сразу под двойным огнем: батареи Михаила Волосатова и пулеметов нашей пехотной цепи, пробивающейся вперед медленно, но верно.
Артиллеристы Волосатова отличились — их картечь нанесла противнику огромные потери. Белоказаки дрогнули и обратились в бегство. Рассыпаясь по лощине, беляки уходили по направлению к хутору Зубрилову.
К вечеру полки дивизии заняли хутор, пройдя с боем [166] свыше двадцати километров. Самому генералу Ситникову удалось бежать.
Комиссар дивизии доложил об этом бое в Реввоенсовет армии телеграммой следующего содержания:
«Доблестная революционная 16-я дивизия под личным руководством т. Киквидзе одержала блестящую победу над ударной группой белогвардейцев под начальством генерала Ситникова. Занято Зубрилово, захвачено 5 орудий, 9 пулеметов, большой обоз и много пленных. Противник отступает, бросает раненых».
В эти дни по всему фронту 9-й армии наши войска добились перелома в ходе боевых действий. С целью развития успеха первых операций командующий армией отдал 9 декабря следующий приказ войскам:
«Войсковой разведкой и показаниями пленных устанавливается переброска сил противника в район Урюпинская — ст. Филоново — Секачев.
На правом фланге армии части 14-й дивизии овладели с боем Троицким и Алферовкой. По сведениям от жителей, противник эвакуирует Новохоперск.
На 10 декабря армии приказываю:
1) 14-й дивизии продолжать наступление и овладеть линией Троицкое — Красненькая — Новохоперск — Михайловская — Скабелин включительно.
2) 15-й дивизии овладеть и закрепиться на линии Сатирской Вишняковский — Чумаковекий — Грачевский — Осипов включительно.
3) 16-й дивизии овладеть и закрепиться на линии Осипов — исключительно ст. Ярыженская — Куликов — Фокин — Косовский — Высоко-Дубровской включительно.
4) 23-й дивизии занять и прочно обеспечить переправы через р. Бузулук на участке от Высоко-Дубровской исключительно до Мачехи исключительно.
5) Отряду Степина, сосредоточив большую часть своих сил в районе Мачеха — Тростянка, прочно обеспечивать переправы на этом участке, производить усиленную разведку в направлении Петровский — Астахов — Секачев — Булгуринский и оборонять переправы через р. Терсу на участке Елань — Красный Яр.
6) Всем дивизиям вести усиленную разведку в сторону противника и поддерживать между собой тесную связь». [167]
Выполняя приказ командарма, 16-я дивизия через неделю вышла на указанный рубеж. Противник, сосредоточив здесь большие силы, оказывал отчаянное сопротивление. По плану наши части должны были поддержать бронепоезда со стороны Поворино. Но технические части армии не сумели вовремя исправить мост у станции Касарки, что привело к очень тяжелым последствиям.
Полки дивизии оказались лишенными всякой поддержки. Кроме того, поскольку наши тылы оказались далеко позади, мы испытывали острый недостаток в боеприпасах, продовольствии, фураже. От этого проклятого моста теперь зависела фактически судьба дивизии.
Между тем противник бросил в контратаку свои отборные войска. Расходуя последние патроны, киквидзевцы отбивали одну за другой ожесточенные атаки белых. Положение было угрожающим. Начальник штаба 15-й дивизии Грудзинский, с которым нам удалось установить связь, докладывал командарму Княгницкому:
«Получил донесение от Киквидзе, послал его экстренным паровозом Балашов. Положение 16 дивизии катастрофическое благодаря халатности в деле ремонта моста на Касарке. С нашим приездом в Поворино дело ускорилось. Мы отлично понимаем положение дивизии и приняли самые энергичные меры, на которые способен только истинный революционер, чтобы подать руку помощи 16 дивизии. Будем надеяться, что помощь не опоздает. Связи между 16 и 23 дивизиями нет. 16 дивизия окружена, но отбила до сего времени все атаки. Дальнейшее сообщу дополнительно. Получение настоящего подтвердите».
Сам Киквидзе также сообщал командарму:
«13 декабря противник большими силами вновь начал атаки на ударную группу. Бой длился до 24 час. Все атаки нами отбиваются, идут жестокие бои, кругом отрезаны, несем чувствительные потери в людях, каждый день отправляем в Поворино по 200 одних раненых, противник каждый раз несет огромные потери, двигайте поскорее мне на помощь на Бударино левый фланг Миронова или Уральскую дивизию.
Мы будем биться до последнего человека, пришлите патроны и снаряды... Раненые находятся в ужасном положении, перевязочный материал весь вышел, пришлите немедленно летучий санитарный отряд и теплые вещи [168] для раненых... Прикажите двинуть в Алойцево чехов нашей дивизии и один полк Уральской дивизии для того, чтобы очистить наш тыл. Шлите патроны, снаряды, патроны, снаряды.
Начдив Киквидзе
Политкомдив Лозовский».
К этому времени мы уже сутки не ели и не кормили лошадей. Но красноармейцы продолжали сражаться с противником как герои, сознавая свой долг перед революцией и социалистической Родиной. Голодные кони теряли силы, пушки оставались без снарядов.
В штаб армии пошло еще одно донесение:
«Хлеба нет, прошу оказать помощь, чтобы пролитая нами кровь не прошла даром. Еще несколько таких боев, и противник отдаст нам все. Свои пулеметы, патроны и снаряды на исходе, пришлите немедленно, без патронов и снарядов будет очень туго, против нас скопляются большие силы противника, мы кругом окружены... Прошу принять самые серьезные меры, жду ответа.
Начдив Киквидзе
Политкомдив Лозовский».
Наштадив-15 Грудзинский, видя тяжелое положение ударной группы Киквидзе, продолжал посылать Княгницкому тревожные телеграммы:
«Прилагаю все меры к тому, чтобы те, кто стоит у того дела, поняли катастрофическое положение дивизии, окруженной со всех сторон... Заставить во имя революции ускорить работы, а поэтому обращаюсь к Вам, чтобы вы тоже приняли меры, все меры к ускорению исправления линии, иначе погибнет дивизия. Подвод нет, продовольствие и боеприпасы до дивизии Киквидзе доставить нельзя. Судите сами о положении».
На эту телеграмму командарм наложил следующую резолюцию:
«Наштарму-9, послать из части особого морского полка, стоящего в Балашове, 250–300 человек для ускорения работ у ст. Алексиково. 14/XII. Княгницкий».
Наштарм-9 написал вторую резолюцию: «Полагал бы крайне целесообразным отправить на работу для исправления пути батальон Пешкова... Наштарм-9. 14/XII». [169]
В общем, командующий 9-й армией Княгницкий писал резолюции, а киквидзевцы гибли.
Невзирая на голод и суровый мороз, красноармейцы почти без патронов и снарядов в течение суток отбивали непрерывные атаки белоказаков. Когда противник приближался вплотную, его отбрасывали штыками и клинками.
Во время этого сражения командный пункт Киквидзе располагался на хуторе Грачевском. Бой шел в непосредственной близости — на окраине хутора. Киквидзе, Лозовский и командир Рабоче-крестьянского полка Чайковский вели наблюдение за полем боя с колокольни небольшой церквушки. Когда наступило некоторое затишье, командиры спустились с колокольни и вошли в стоящий около церкви дом священника, где связисты приготовили для них скромный обед. Только повар налил суп в общую миску, как в дом ударил шальной одиночный снаряд противника. Снаряд пробил крышу, пол и взорвался в погребе. Несколько бойцов и хозяйка дома были убиты на месте. Василия Исидоровича ранило в голову и ноги. Чайковскому повредило кисть правой руки. Меня и телефониста Пантелеева контузило.
Бойцы вынесли любимого начдива и других командиров из развалин, подоспевшие санитары оказали всем раненым первую помощь.
Чайковский отказался уйти из строя, потребовал только потуже перетянуть искалеченную руку. Так он и руководил боем, переходя от одной роты к другой, держа все время высоко над головой правую руку: опустить ее было нельзя, кровь сразу начинала хлестать так, что пробивала повязку.
Несмотря на отчаянные усилия, белым не удалось сломить сопротивление киквидзевцев. Понеся большие потери, казаки отступили в район Урюпинска. Наши полки тоже изрядно поредели и требовали пополнения. С согласия командарма-9 Киквидзе, не покинувший своего поста, приказал ударной группе отойти на линию Александровский — Алонцев — Завязинская — Семеновка.
В течение трех недель дивизия пополнялась людьми, лошадями, техникой, а 10 января 1919 года по приказу командования снова перешла в наступление. Главные [170] силы продвигались в направлении хутор Зубрилов — ст. Ярыженская — ст. Алексиково.
К исходу рокового дня 11 января Тамбовский полк занял хутор Зубрилов, отбросив противника за реку Кордоил. Киквидзе лично руководил этим боем. Когда спустились сумерки, полк расположился на ночлег, выставив сторожевое охранение. Охрану начдив с собой не взял, велел остаться на южной окраине хутора, где намечалось расположение полевого штаба дивизии. Конная группа выехала в таком составе: начдив Киквидзе, начальник полевого штаба дивизии Григорьев, командир полка Чистяков, я — начальник команды связи при начдиве и трое посыльных.
Стрельбы не было. Изредка только доносились откуда-то со стороны противника отдельные ружейные выстрелы. На них никто не обращал внимания. Киквидзе ехал впереди, оживленно обсуждая с Чистяковым планы дальнейшего развития успеха.
— Надо как можно быстрее взять Ярыженскую, — доносился к нам голос начдива, — это облегчит положение 23-й дивизии...
Когда мы подъезжали к деревянному мостику на северо-западной окраине Зубрилова, за рекой, на горке, недалеко от поворота дороги на хутор Галушкинский, показались смутные силуэты трех всадников. Сухо треснул одиночный выстрел, Киквидзе упал головой на гриву лошади. В первые секунды никто ничего не понял, а затем все бросились к начдиву, осторожно сняли его с седла. На груди у него расплывалось влажное, темное пятно. Глаза были закрыты. Положив Василия Исидоровича на бурку, мы осторожно понесли его на перевязочный пункт Тамбовского полка.
Взглянув на рану начдива — тринадцатую по счету! — фельдшер только горестно покачал головой: пуля вошла в грудь Василия Исидоровича примерно на палец выше левого соска, вышла сзади под лопаткой. Губы начдива время от времени чуть шевелились, веки слегка вздрагивали. Чистяков положил голову Киквидзе себе на колени и не отрывал от его лица глаз, наполненных слезами. Он словно ждал каких-то последних слов. Но Киквидзе так и не пришел в сознание. Через час его не стало...
К 10 часам вечера в полевой штаб, куда перенесли тело начдива, приехал Медведовский. Не снимая шинели, [171] только сбросив в сенях шапку, Самуил Пинхусович прошел к гробу... Сел рядом, долго смотрел на застывшее спокойное лицо. Мы, ветераны дивизии, хорошо знали, как глубоко любили эти два человека друг друга — верные боевые друзья, соратники по великому делу.
Долго сидел безмолвный Медведовский у гроба начдива. Затем он вынул из кармана френча свою фотографию, написал на ней несколько слов и положил в изголовье Киквидзе. Вслед за Медведовским стали подходить командиры полков. Один за другим они опускали в гроб прощальные записки со словами клятвы: до последней капли крови сражаться за дело революции, за Советскую власть...
С рассветом 12 января полки дивизии возобновили наступление. Не жалея жизни, бойцы шли в атаку, мстя за любимого начдива.
14 января, разгромив отборные части белоказаков и отбросив их остатки за Хопер, дивизия захватила Урюпинскую.
Накануне исполняющий обязанности командующего дивизией Медведовский в приказе по дивизии объявил телеграмму Реввоенсовета Республики:
«Ваш вождь Киквидзе, один из лучших солдат Революции, выбыл из строя. Недавно контуженный, он продолжал оставаться на своем посту. На этот раз вражеская пуля попала метко, один из самых грозных врагов красновской контрреволюции выбыл из наших рядов. 16-я дивизия отныне будет именоваться дивизией имени Киквидзе. Отныне дивизия Киквидзе должна знать только один лозунг, один клич: «Беспощадная месть за гибель своего вождя. Смерть красновцам!» Вечная память герою Киквидзе!»
По решению Советского правительства тело В. И. Киквидзе было отправлено в столицу республики — Москву. Для сопровождения останков любимого начдива и участия в похоронах были выделены по два человека от каждой части и по одному от каждой отдельной команды.
Похоронный поезд, следовавший с телом легендарного героя-командира, останавливался на всех узловых станциях. Тысячи граждан выходили на вокзалы, чтобы отдать последние почести отважному начдиву. В Балашове на вокзале собрались почти все жители города. Прибыл в полном составе Балашовский исполком и штаб [172] 9-й армии. На гроб возложили сотни венков от разных организаций. В Тамбове на перрон также пришли члены губернского исполкома, прибыли воинские части.
Особенно трогательно провожали начдива на станции Кандауровка. Рабочие порохового завода, где так часто бывал легендарный начдив, по праву считали его своим близким другом. На перроне кто-то тронул меня за рукав: с глазами, полными слез, стояла молодая девушка. Я узнал партнершу Василия Исидоровича по лихой пляске на том памятном вечере в Кандауровке...
— Вот и приехал... свататься... — губы девушки скорбно дрогнули.
Долго шел похоронный поезд до Москвы. На каждой остановке рабочие приходили попрощаться с красным героем.
В столице траурный состав встретил представитель Совета Народных Комиссаров А. В. Луначарский и почетный караул Московского гарнизона. По указанию Луначарского цинковый гроб вскрыли, чтобы снять посмертную маску.
Когда тело В. И. Киквидзе несли на Ваганьковское кладбище, к нам присоединилась другая траурная процессия: [173] московские красногвардейцы провожали в последний путь своего командира — товарища Ведерникова. Так и похоронили обоих витязей в одной братской могиле.
После гибели В. И. Киквидзе и до конца гражданской войны дивизией командовал кавалер двух орденов Красного Знамени и золотого оружия С. П. Медведовский. Он погиб в 1924 году при исполнении служебных обязанностей уже в должности помощника командующего округом.
Дивизия участвовала во многих славных сражениях, отличилась в боях на польском фронте и с белофиннами, была награждена, как и все ее полки, орденом Красного Знамени и удостоена многих других боевых отличий.
В двадцатые и тридцатые годы мне довелось служить в других воинских частях, главным образом в погранвойсках. Но когда началась Великая Отечественная война, я подал рапорт с просьбой направить меня на фронт в составе родного мне соединения — 16-й Ульяновской Краснознаменной имени Киквидзе стрелковой дивизии. Верная своим боевым традициям, дивизия героически сдерживала под Таллином натиск превосходящих сил врага, нанося ему огромные потери. В жестоких боях киквидзевцы стояли насмерть. Почти все они пали смертью храбрых, но не нарушили клятву верности социалистической Родине.
Теперь в составе наших доблестных Вооруженных Сил уже нет легендарной дивизии имени Киквидзе, но ее слава не померкла. Память о ее героическом пути будет жить вечно.
